Шрам у неё на спине, напротив сердца - долгий, протяжный, как звук скрипнувшей двери, а мальчики на пляже языками щелкают, так им хочется до шрама этого дотронуться, провести по нему, дрожь вызывая, а потом губами прильнуть, обнять за тонкую талию, загорелое тело в море уронить, чтобы звёзды ночные по нему рассыпались, а прибой стоны заглушал. Кто посмелее - подходят к ней, зовут с собой по кафе, мороженное приносят, коктейли со льдом, она на ломаном греческом объясняет, что не здешняя, и по-английски тоже не говорит, и по-немецки, сколько языков не перечисляют, откликается только на русский, и на том сухо так просит, чтобы её в покое оставили, после операции она, видите вон, шрам на спине. И к морю отворачивается, смотрит на волны, про себя детские считалочки вспоминает. Потом обедать идёт в кафе у отеля, там её уже знают, рукой машет хозяин от стойки, она идёт прямо к нему, а посетителям кажется - и пола она не касается, просто плывёт, а край платья белого ветром колышет. Хозяин приносит ей какое-то жаркое, глядит с нежностью, как на дочь, руку на плечо ей кладёт, говорит: Попробуй, девочка моя, сам для тебя готовил. Она принимает с благодарностью, болтает с хозяином о пустяках, об урожае винограда, о молодом вине...По-гречески болтает, конечно, потому что хозяин ей нравится, у него морщинки в уголках глаз и улыбка теплая. Только всем вокруг кажется, будто не знают они того языка, на котором эти двое разговаривают. Ну и не судьба, значит, нечего подслушивать. Потом она бродит по городу, что-то пишет в блокноте, фотографирует, на птиц пролетающих смотрит, покупает к ужину фрукты, в маленькой лавочке на углу, про которую не каждый житель города помнит - вино и сыр, снова к морю спускается, неся в корзине покупки. Ужинает молча, с ветром не заговаривает, вечерний бриз - редкостный болтун, это все знают, кому знать положено, ты ему одно слово - он тебе сотню без перерыва, никакого удовольствия, лучше море слушать, оно по вечерам такие песни поёт, такие рассказывает сказки, каких ни от кого и нигде больше не услышишь. Когда выпит последний бокал вина, она сбрасывает платье, оставляет на берегу вещи и бежит в волны - нагая, счастливая, волосы по ветру расплескав. Бросается в пену морскую, нежится, как в колыбели, потому что только так отступает боль из груди, только в море она цельная, и то по ночам, когда море бьётся сердцем. Оно и есть сердце, из её груди вынутое, а она по свету скитается, по морским берегам, чтобы тольо поближе с ним быть, который век скитается, а шрам всё не заживает.